Призрак коммунизма бродит по Варшаве
Француз и русский отправились путешествовать. Француз – в
Москву, русский – в Париж. Оба случайно остановились в Варшаве. Француз
подумал, что это уже Москва, а русский – что это уже Париж.
Польский анекдот
Варшава начинается примерно с того же, что и Москва, - с
огромного высотного здания, каких в нашей столице семь штук. Только выйдешь из
подземного вокзала – сразу упрешься взглядом в очень знакомый силуэт – нечто
среднее между теремом и дворцом. Правда, нерусское название – Палац культуры –
и готические крепостные зубчики придают ему черты местного колорита. Но поляки
все равно терпеть его не могут.
- А это подарок вашего Сталина за наши польские деньги, -
обязательно скажут вам, когда узнают, откуда вы приехали. Да еще посмотрят так,
что сразу захочется те деньги вернуть.
Это странное непропорциональное здание, на котором до сих
пор виднеется большими буквами «имени Иосифа Сталина…», растеклось на всю
площадь так, что его оказалось невозможно взорвать. Поэтому решили хотя бы
обстроить длинными и полупрозрачными небоскребами.
Но пока со всех концов Варшавы виден его гигантский силуэт,
словно призрак коммунизма. А вокруг – дворцы с павлинами, фонтаны с лебедями,
просторные костелы.
В одном из них – сердце Шопена, вмурованное в мраморную
колонну. Великий композитор полжизни прожил во Франции, однако поляки
произносят его фамилию с ударением на первый слог и повсюду продают посмертные
маски и гипсовые слепки с левой руки.
Памятников здесь великое множество: шведскому королю
Зигмунду III,
перенесшему столицу из Кракова в Варшаву, маленькой голой «сиренке» - символу
Варшавы, кардиналу Вышинскому с хищным остроносым лицом, композитору Монюшке
(такому же народному, как наш Глинка),национальному герою Костюшке,
Неизвестному солдаты всех вместе взятых польских войн – в чудом уцелевшем
фрагменте дворца горит Вечный огонь, который охраняют молоденькие солдаты в
польской форме – угловатых фуражках и узких штанах. Как много мемориалов
посвящено погибшим в многочисленных войнах полякам и уничтоженным евреям! От
Варшавского гетто, где случилось легендарное еврейское восстание, сохранилась
даже пара краснокирпичных пятиэтажек, так похожих на наши «хрущевки». Но больше
всего бюстов и памятников Папе Иоанну Павлу Второму!
«Каждый уважающий себя поляк является другом Папы Римского»,
- иронизировал Кшиштоф Занусси. Действительно, в каждом доме на почетном месте
висит письменное благословение Святейшего Отца, а то и фото, на котором Папа
пожимает руку члену семьи. Гостю Польши дарят обязательный альбом о Римском
Папе с цветными иллюстрациями.
Почти в каждом варшавском дворике-колодце – статуя Мадон[AD1] ны,
украшенная искусственными цветочками или гирляндами лампочек, которые горят по
вечерам. Поляки любят все красивое.
Все-таки на вопрос «Что вам больше всего понравилось в
Варшаве?», не удержавшись от искушения подразнить гордых польских друзей,
отвечаю:
- Палац культуры. Во-первых, благодаря ему в городе
невозможно заблудиться. Во-вторых, под ним я сразу чувствую себя как дома. Вот
только слишком много иностранцев вокруг!
Ольга Сквирская
"Семь дней в Новосибирске", 1998
Трубач над Краковом
Мы связаны, поляки, давно одной судьбою
В прощанье и в прощенье, и в смехе и в слезах.
Когда трубач над Краковом возносится с трубою,
Хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах.
Булат Окуджава
Все так и было: Краков, трубач. Краковская средневековость
доведена до сувенирного глянца – крепостные и башенные стены рыжего кирпича
отмыты с песочком. Разве что голуби… О, это отдельная достопримечательность
рыночной площади. Булыжников не видно – все сизо кишит и воркует, а овес и
семечки для этих обжор пользуются большим спросом среди туристов. И все мелкие
детали башни Мариинского храма предусмотрительно обнесены металлической
сеточкой.
Туристы смотрят на часы, затем вверх, на самую высокую точку
в городе.
- Не волнуйся, он уже восемьсот лет играет каждый час,
сыграет и теперь, - успокаивают меня друзья.
Вот он, трубач! Где-то под самым небом открывается тесное
башенное окошечко, высовывается крошечная труба и звучит мелодия, которая, по
преданию, спасла когда-то город от нашествия татар, и обрывается на том же
месте, на котором оборвала ее вражеская стрела. «Над Краковом убитый трубач
трубит бессменно…» Нет, трубач жив: он приветственно машет рукой, а потом
переходит на другую сторону башни, и зеваки разных народов – за ним. Вот, оказывается,
про что Окуджава!
А теперь булыжнички
чистенькие, как домашний паркет. Не то, что в центре старого Люблина: трущобы,
лужи, крысы, облезлые стены. Того и гляди, над ухом раздастся «Помои!»
Краков – город аккуратный, интеллигентный. Выпускники
Краковского университета похваляются тем, что окончили одно учебное заведение с
Коперником и Папой Римским. Квадратный университетский дворик, достоявший до
нас с 1364 года, кажется, хочет сказать: здесь был Коперник! И не только: по
сей день самых именитых гостей Кракова – королей и президентов – принимают в
этих исторических стенах. А еще эта старинная часть университета функционирует
как музей. Вот комнаты Коперника, вот
его портрет, а вот и астролябия – средневековый компьютер для астрологических
измерений, чем-то схожий с логорифмической линейкой ( так вот что по дешевке
продавал Остап Бендер!).
А в монастыре доминиканцев суровые стены из крупных холодных
камней местами плавно переходят в папье-маше. Щелкаешь по ним и не веришь своим
ушам! Подделка, что ли?
- Просто здесь кино снимали, - смеется молодой послушник из
Питера (везде наши люди!) – Отсюда ведь съемочные группы не вылазят. Братья
даже возмущаются: зачем святой Яцек основал монастырь в киностудии!
Зато пол коридора выложен большими плитами – кладбище самое
настоящее. Куда ни ступишь, захоронен какой-нибудь епископ либо благодетель
монастыря (средневековый спонсор). Он же застенчиво и строго глядит с портрета
на стене, как живой.
- А что, привидения здесь бродят? – опасливо оглядываю
высоченные потолки, массивные колонны трапезной XII века, потрескавшиеся фрески.
- Случается. Девушка на башне. Старый епископ. Но что-то
давненько не встречались, серьезно отвечает начинающий доминиканец. – Хотите
посмотреть библиотеку?
Но мне что-то уже захотелось домой. Чтобы там спокойно
скучать по старинным костелам, по усыпанным ангелами органам, по монастырям с
поступившими в них соотечественниками, по острым черепичным крышам, по трубачу
на башне и даже по голубям.
Ольга Сквирская
"Семь дней в Новосибирске", 1998
Сопот без Пугачевой
Сопот начинается так же, как и заканчивается – неожиданно. В
него плавно переходит Гданьск и без предупреждения вытекает Гдыня. Все три
города, каждый со своей историей, кучкуются так плотно, выстраиваясь вдоль
берега Балтики, что их так и зовут: Труемясто.
В старинном Гданьске, бывшем городе крестоносцев, все солидно,
основательно и внушительно. Если это собор, то колоссальный, давящий своей
просторной пустотой и презрением к барочной роскоши; если ворота, то
королевские, скомбинированные из крупного камня и потемневших за века
толстенных бревен. Рядом мрачная пыточная с высоко расположенными, узкими
зарешеченными окнами.
А бок о бок с крепостными зубчатыми сооружениями и
старинными монастырями – знаменитая Гданьская верфь, рассадник вольнодумства
«Солидарности». Вот высоченная стелла, памятник совсем недавно расстрелянным
рабочим, - история здесь продолжает свое бурное развитие. У берега толпятся
ожидающие ремонта суда, страдающие гигантизмом, как и все в Гданьске.
И все же на советского человека одно только слово Сопот
производит большее впечатление, чем вся сумрачная история города Гданьска. Вот
так, автобус везет по вечернему Гданьску – и вдруг «Сопот!» Где? Да прямо за
окошком. Огни, супермаркеты, вездесущий МакДональдс, конечно.
А когда-то «Сопот» звучало для нашего уха примерно так же,
как «Париж». Окном в Европу был голубой экран, за которым красивая веселая
жизнь, озвученная фестивальными мелодиями на языках стран социалистического
лагеря. Поэтому туда хотелось даже больше, чем в капиталистический. Вдруг там
наша Пугачева, рыжая, в балахоне, разухабистая, вызывающе несоветская: «Все
могут короли!» И получает Гран-при на XVIII Международном фестивале песни «Сопот-78» а эту самую
несоветскость и симпатичную лохматость.
А ведь ее до сих пор там все помнят, даже те, кто был тогда
ребенком. Она много чего спела потом, но поляки повторяют: «Все могут короли!»
Оказывается, все это проходило в открытом амфитеатре, в
буковом лесу, удивительно красивом: толстые голые стволы стального цвета
взмывают вверх, а где-то высоко – плотные кроны. Они кажутся металлическими, эти
стратегические деревья.
Между прочим, в таком же лесу не так далеко отсюда
располагался концлагерь Бухенвальд, что в переводе означает «буковый лес»,
А сама история Сопота – без Интервидения, без Пугачевой, -
достаточно скудна. На стуке прошлого и нынешнего веков на границе Польши и
независимого тогда немецкого Гданьска возник небольшой курортный городок,
состоящий из одной большой улицы, ведущей к пляжу, и примкнувших к ней. Сплошь
закусочные, магазинчики с сувенирами и непременный костел. Самая большая
достопримечательность Сопота – это длинный мол, уходящий далеко в море. Начиная
с мая, на него продают билеты, как на концерт. Говорят, что здесь традиционное
место встречи гомосексуалистов. У берега толпятся стаи уток и лебедей.
А вот купаться не всякий год разрешено – очень уж загрязнена
Балтика.
Ольга Сквирская
"Семь дней в Новосибирске", 1998
Комментариев нет:
Отправить комментарий