Про Каца

-

                                                    Про Каца

Редакция газеты "Семь дней в Новосибирске", 1996 год.
Никто из журналистов не хочет идти на интервью с Кацем.

- Во-первых, он любит опускать журналистов, во-вторых, все равно ничего хорошего не скажет, - жалуется редакционный народ. -  А если и  скажет, его жена потом все живое вычеркнет и оставит одни штампы.

- Оркестр только что вернулся с гастролей, все равно кому-то надо сходить и поговорить с дирижером, -  настаивает Валя-редактор.

- А пусть Ольга идет, - все набросились «на новенького».

- Я пока не знаю, как она берет интервью, - не соглашалась Валентина.

- Есть только один способ это узнать.

- Первое интервью – и сразу с Кацем, - возражает Валя. - Ну ладно, все равно желающих нет. Оля, звони в филармонию, договаривайся.

- ...Ольга, есть три способа взять хорошее интервью, - учит меня более опытная в этих делах Лена. - Первый – «влюбись в собеседника», второй – «влюби его в себя», третий – «размажь его». Так что, Ольга, иди и размажь Арнольда Михайловича!

Я вздыхаю. Еще вопрос, кто кого размажет. 

По образованию я «высоколобый музыковед», и мне трудно  писать о классической музыке в развлекательном ключе. Хоть газета «Семь дней в Новосибирске» и задумывалась как культурное издание, без легкого налета «желтизны» сейчас не проживешь.

И вообще мне, маленькой такой,  страшно даже подходить к легендарному грозному Кацу.

Однако Арнольд Михайлович Кац оказался не так страшен, как его малевали.

В конце концов вот что у меня вышло.

                                                       ***

Через недельку после выхода газеты я встретила на улице Татьяну Абрамовну, администратора оркестра.

- Арнольд Михайлович сказал, чтобы Вы позвонили ему домой, - заинтриговала она меня. – Запишите номер телефона.

- ... Чего тебе надо? – ответил на мое приветствие скрипучий басок.

- Татьяна Абрамовна велела... - растерялась я.

- Знаю. Я просто хотел сказать тебе, что – хорошо.

- Хорошо – что?

- Что, что: интервью получилось хорошее, вот что. Первый раз кто-то наконец написал про меня, как надо, - смягчился Кац. – Все, не морочь мне голову! Пока.

                                                         ***

Мой консерваторский преподаватель музыковед Владимир Михайлович Калужский к этому времени занял должность художественного руководителя филармонии. Время от времени я заходила к нему в филармонию и интервьюировала его. Обычно мы беседовали в кабинете, но тут зачем-то он посадил меня в фойе напротив концертного зала. Только я включила диктофон, как вдруг из зала вышел Маэстро Кац.

- Ты с ума сошла! – закричал Кац на все фойе. – Тебе что, делать больше нечего!?

Калужский удовлетворенно ухмыльнулся в бороду.

Надо заметить, что оба этих семитских мачо соперничали уже не один десяток лет. 

                                                 Левая рука

С  Арнольдом Михайловичем Кацем была связана моя первая журналистская удача.

Для тех, кто понимает: о классических концертах трудно писать живенько да остренько. В общем, так, чтоб тебя читали.

Во-первых, тема требует «высоких отношений, типичных для духовных людей». Во-вторых, на концертах ничего такого не происходит. Ну, спели, сыграли себе... Писать-то о чем? Поэтому в газете никто не хотел связываться с классикой.

...Об этом я уныло размышляла, сидя на концерте Новосибирского симфонического оркестра и из первого ряда наблюдая за Маэстро Кацем. Сама не заметила, как увлеклась, до того выразительными показались мне его руки, особенно левая.

...Когда на следующий день в редакции наш фотограф Андрей кинул на мой стол свежие фотографии с концерта, я вдруг поняла, о чем надо писать: про левую руку Дирижера и про ее приключения. Передо мной лежала фотография Маэстро, и сами собой в голове возникали слова.
Как на грех, в редакцию зашла супруга босса, амбициозная властная «новая русская». Усевшись в кресле посреди редакции, она завела какой-то нудный монолог, пришлось изображать вежливое внимание, тайно отбирая фразы для будущей статьи.

- Мешаю? – с наигранным участием сыронизировала неглупая дама, поймав мой расфокусированный взгляд.

Я смущенно хихикнула и срочно вовлеклась в светскую болтовню. Но в общих чертах уже все было придумано.

С  тех пор мне стало легко писать на любую тему.  

Уже не помню, в какой газете я это обнаружила, к сожалению, фамилия автора утрачена. Но "джинсовая журналистка" - это я:) Вот и я прогремела в печати:)

                                      

                                       Человек Шоу. 

У Каца не было собственного кабинета. Между репетиционными «заездами» он кантовался в крохотном кабинете, где располагалась оркестровая администрация в лице Татьяны Абрамовны, Льва Григорьевича и парочки секретарш.

Но даже в  каморке Маэстро вел себя, как на большой сцене, перед «хлопальщиками и хохотушками».

Из оркестрового зала на перерыв он выходил весь мокрый, и его уже заботливо ожидали сотрудницы с влажным полотенцем в руках, а  на вешалке болталась свежая белая рубашка.

В один из таких моментов я забежала в оркестровый отдел за какими-то бумажками.                                                                                                 

- Попробуй только напиши, что видела голого Каца!! – весело заорал обнаженный по пояс Арнольд Михайлович, как только я открыла дверь, и двинулся на меня всем корпусом.

Закончив протирать дирижерскую спину, Татьяна Абрамовна положила перед Маэстро на краешек стола коробку «Птичьего молока».

- Где тут коричневые? – Кац, как маленький, принялся расковыривать конфеты.

- Арнольд Михайлович ест только с шоколадной начинкой, - пояснила Татьяна Абрамовна.

- Потому что все остальные - говно, - авторитетно заявил Кац, сунул конфетку в рот и хлопнул по заду проходившую секретаршу.

- Ах, оставьте, Арнольд Михалыч! – кокетливо взвизгнула та. – У меня же месячные!

Это было удивительное время, когда на экраны страны хлынул массированный поток рекламы, половина которой почему-то была посвящена интимным дамским проблемам, в результате «перестройки» переставшим быть тайной для мужской половины населения.

Услыхав такое, Кац обрадованно встрепенулся, развернулся в ее сторону и громогласно произнес, шкодно сверкая глазами:

- А у тебя есть эта, как ее... - а, вспомнил: прокладка?!

Все дамы завизжали от восторга, кроме Татьяны Абрамовны.

- Арнольд Михайлович, осторожнее, - негромко проговорила та и показала ему глазами на меня. – Она же все напишет...

- А, ты еще здесь?! – грозно обернулся Кац.

Я с хохотом выскочила из кабинета.

                                                    

                                             Любите ли вы Брамса?

Чем резвее становилось мое перо, тем чаще раздавались в редакции звонки разгневанных читателей.

- Это популярность, Ольга, - успокаивали меня коллеги. – Примерно так она и выглядит. А ты думала, это цветы да конфеты? Не-ет! Но это же надо писать о какой-то нудной классике так, чтобы вызвать такую бурную реакцию населения!

Однако недовольных становилось все больше. Даже Кац как-то сказал мне:  

- Юмор у тебя какой-то местечковый.

А однажды и Кац не выдержал. Это когда я начала статью фразой «Может, я не люблю Брамса?» или что-то в этом роде.

После выхода статьи в свет я как ни в чем не бывало пришла на концерт симфонического оркестра и зашла в оркестровый отдел за пригласительным билетом... Спустя секунду я чуть ли не кубарем выкатилась оттуда, а Кац в распахнутую дверь орал на все фойе - на потеху своим расфуфыренным поклонницам:

- Во-о-н!! Музыка Брамса ей не нравится, видишь ли!!

Я не знала, куда спрятаться. Вокруг меня быстро сформировалась толпа зевак. Кое-как протиснувшаяся Татьяна Абрамовна быстро сунула мне пригласительный на концерт.

«Ага, все-таки решил не ссориться окончательно», - злорадно подумала я и побрела в зал.

                                                           
                                                            ***

Долго-долго я боялась близко подходить к оркестровому отделу. Но однажды мне поручили кое-что выяснить у директора оркестра Льва Григорьевича, пришлось позвонить.

На том конце провода отозвался мужской голос.

- Лев Григорьевич? – спросила я.

- Какой тебе еще Лев Григорьевич нужен? Это опять ты? – раздался ехидный кацовский басок.

- Ой... – испугалась я. – Арнольд Михайлович, это Вы, что ли? Надо же, как голоса похожи... Извините, перепутала!

Все наши подняли головы. Все были в курсе, как Маэстро на меня осерчал.

- Ха-ха! – Кац был страшно доволен, что напугал меня. – Ну что, все пишешь чушь в свою местечковую газетенку? Замуж-то вышла?

- Замуж я вышла, давно уже.

Журналисты недоуменно прислушивались к разговору.

- А я думал, ты лесбиянка.

- Никакая я не лесбиянка, - ответила я, чем повергла в шок всю редакцию.

Валя встала из-за стола и подошла ближе:

- Что? Какая лесбиянка? Это ты с Кацем разговариваешь?

Я кивнула.

- Значит, он больше не сердится, - констатировала Валя.

                                                   Свинячий клапан

Маэстро серьезно заболел. Сердце не выдержало. Каца срочно увезли в Германию на операцию.

Наконец, прошел слух, что Маэстро возвратился в Новосибирск.

Мне поручили позвонить ему, узнать, как прошла сложная кардиологическая операция, и дать заметку.

- Здравствуйте, Арнольд Михайлович!

- А, это ты? Замуж-то вышла?

- Вышла, вышла.

- И чего тебе?

- Звоню узнать, как Ваше здоровье.

- Пиши: вставили мне клапан свиньи. Говорят, лет на двадцать хватит. Так что еще двадцать лет буду свинячить! А это для какой газеты?

- Для «Комсомольской правды».

- Тогда ты вот что, Ольга, - интонация Каца сразу меняется на почти торжественную. - Тогда пиши все очень серьезно, поняла?

                                                       ***

Я уже давно живу в Таиланде, лишь изредка наезжаю на Родину повидать родителей.
Однажды в центре Новосибирска вдруг встретила Арнольда Михайловича. Он выглядел похудевшим и очень-очень старым. Меня поразило, что прежде рослый и могучий, как дуб, Маэстро стал намного ниже ростом, чуть ли не вровень со мной. Я бросилась к нему, поздоровалась.

- Как Вы?

- Вот,  гуляю, завидую молодым, - грустно улыбнулся Кац, безобидный и даже какой-то жалкий.

Мне ужасно захотелось сказать ему что-то хорошее:

- Арнольд Михайлович, вы прекрасно выглядите, - ничего умнее не придумала.

Кац посмотрел на меня, как на дуру:

- Не морочь мне голову.

Больше я его не видела. 

Ольга Сквирская
Ко Самуи
2558