Консерватория, газета, католическая киностудия, агентство недвижимости, дайвинг, тропический остров, суд, Сибирь. Может, в консерватории что-то подправить?

Это все у нас с мужем на двоих. Мы поступили в консерваторию в одной стране, когда "музыковед" - это звучало гордо, а закончили ее в другой - когда трудно было придумать более бесполезное образование. И все-таки мы ни о чем не жалеем - было весело:))

суббота, 1 октября 2011 г.

СИБИРСКИЙ ПЕВЧИЙ



Перестройка. Разруха в стране и в общаге. В секционной умывалке засорены раковины - все до одной.
Стираю на кухне, втиснув пластмассовый тазик в мойку.

Открывается соседская дверь, и на кухне появляется вокалист Виталик. Он в коротком купальном халате, из-под которого торчат тонкие белые ножки. Идет медленно и осторожно, потому что на вытянутой руке несет к плите на ноже кусочек дефицитного масла, чтобы бросить на сковородку. Масло подтаявшее.

«Донесет, не донесет?» - я даже перестаю стирать.

Виталик черноглазый, черноволосый, симпатичный и очень, очень женственный. Даже манерный. Он обладает высоким и звонким тенором. Недавно женился на контральто – плотной скандальной бабе намного старше себя. Наташа поет неплохо, но разговаривает хриплым громким басом и много матерится.
Ее мужественность органично дополняет его женственность.

Виталик было почти достигает плиты, но тут масло соскальзывает с ножа и плюхается на грязный пол… Обидно.
Виталик становится в третью позицию, принимает позу примерно Хосе над зарезанной Кармен из последнего акта, воздевает руки кверху и выразительно пропевает - с хорошей опорой на диафрагму:
- А-ах- йо-об-тво-о-ю-ма-а-а-ать!..

Потом вдруг соображает, что он на кухне не один, и с теми же воздетыми же руками разворачивает свой корпус к раковине:
- Ты… принимаешь это близко к сердцу? – декламирует он.

Я плачу от смеха, рухнув в таз.

* * *

Через много лет я снова увидела его на концерте мужского православного хора «Сибирские певчие» при Покровском соборе. Виталик присутствовал в качестве солиста, а я – корреспондента газеты «Семь дней в Новосибирске».

В этом же коллективе работал тенор, с которым Виталик сошелся еще в общаге после развода с Наташей, и с которым они громко любили друг друга – да так, что в курсе были все соседи по секции.

Я пришла не одна, а с Лерой, коллегой по газете и бывшей сокурсницей по консерватории.
И теперь мы слушали акафисты и знаменные распевы, наполнявшие зал Краеведческого музея набожностью и религиозным пафосом.
«Все так благопристойно, но о чем написать?» - размышляю я.

На передний план выходит Виталик, становится в третью позицию, воздевает руки к небу и…
Я начинаю истерически хохотать.
- Ты чего? – шепчет Лера. Я машу рукой.

- Укр-р-р-епи, Бо-о-о-же-е, пр-р-авосла-авную нашу ве-е-е-ру-у-у! – солирует Виталик на хорошей опоре, а я плачу.

- Что ты нашла там смешного?– спрашивает Лера после концерта. – Такой серьезный концерт!

- Понимаешь, мне вдруг показалось, что он сейчас споет «Ах, е… твою мать!»


Новосибирск, 1996

Синее платье


Платье было темно-синим, почти черным, облегающим, из тонкой шерсти, с белой аппликацией в виде листочка. Фасон отличался благородной простотой - вырез под горлышко, длина макси, косая оборка "гаде". В таком - и в пир, и в мир. Одним словом, югославское!
Шел девяностый год, если что. Перестройка еще не грянула, и в новосибирские магазины еще изредка завозили импорт.
Для нас, молодой семьи студентов-музыковедов, платье стоило дороговато, но мы с Сашей не могли упустить такой шанс и не выложить ради него все, что имели на тот момент.
Оно стало моим первым приличным платьем, в котором я почувствовала себя человеком и женщиной.

                                          ***
Надо же было такому случиться, что нарядившись в это пресловутое платье, я опоздала на лекцию по политэкономии.
"Политэкономию пережил - считай, что консу закончил", - говорили нам старшекурсники.
Этот предмет вела очень странная дама лет пятидесяти по имени, ни больше, ни меньше, Изида Федоровна. Сдать было или очень легко, или невозможно. Случалось, талантливые музыканты вылетали из консы, не поладив с Изидой. Хотя большинство преодолевало этот рубеж без экзамена, это было не так просто.

Из уст в уста, от старших к новым поколениям передавался секрет, как сдать политэкономию. О том, чтобы выучить политэкономию, даже речи не шло - это все равно, что найти черную кошку в темной комнате, зная, что ее там нет... Зато у педагога есть свои маленькие слабости.
Изида Федоровна обожала бриллианты. Согласно местным мифам, их у нее в наличии было двадцать восемь, и приобретены они были для заграничных приемов, - супруг-то  нашей Изиды был каким-то партийным выездным чиновником.

Говорят, на западе бриллианты принято надевать только после пяти часов вечера. Но Изиде закон не писан: тетка носила все свои бриллианты, не снимая. На занятиях она специально укладывала кисти рук на край стола, чтобы студенты смогли как следует разглядеть дорогие перстни. Облезший лак и темные полоски под ногтями подчеркивали правильное рабоче-крестьянское происхождение хозяйки бриллиантов. Близость к почве лишала Изиду всяческой элегантности.
Модная и стильная одежда на ее бесформенной расплывшейся фигуре выглядела карикатурно. Например, изысканный костюм "шанель". Как назло, заведующая кафедрой марксизма, ярая поклонница аэробики, как-то пришла на работу в абсолютно таком же! Увы, сравнение было не в пользу Изиды. Зато у заведующей не было бриллиантов.

Бриллианты - вот пропуск в сердце Изиды. Студентки в бриллиантовых серьгах экзамена даже не сдавали: политэкономия зачитывалась им автоматически, Изида "своих" уважала. Годился и запасной вариант: взять на экзамен бриллианты напрокат: эти маленькие "друзья девушек" у Изиды Федоровны гарантировали отличную оценку. 

А вот тому, у кого нет ни бриллиантов, ни возможности их одолжить, приходилось выкручиваться. Один активно вел себя на семинарах, демонстрируя повышенную заинтересованность предметом. Другая на переменке напропалую подлизывалась к Изиде ("Ах, Изида Викторовна, как от Вас чудесно пахнет!" - "О, эти духи я купила в Париже!").
А я, мало того, что не имела бриллиантов, мало того, что на семинарах угрюмо отсиживалась на "камчатке", так теперь еще и опоздала на лекцию минут на двадцать...

                                                   ***
...Я осторожно проскользнула в конференцзал, в котором шла лекция, мечтая стать невидимкой, лихорадочно высматривая ближайшее пустое кресло. Как вдруг...
- Проходите, пожалуйста! - прервав лекцию, Изида лучезарно улыбнулась мне. - Садитесь, пожалуйста!
Я подумала, что ослышалась... плюхнулась на свободное место, полная недоумения.

Загадочное поведение Изиды нашло для меня объяснение сразу после урока: на лестнице я нос к носу столкнулась с заведующей кафедрой марксизма, и та была ...в точь-в-точь таком же югославском платье... Да уж, несмотря на усиленные занятия аэробикой, это платье оказалось ей не по возрасту. Я спиной почувствовала ее уничтожающий взгляд и на всякий случай прибавила шагу.

                                                 ***
А на следующем семинаре разразился скандал: наша староста-отличница Оксана Добужинская, между прочим, любимица Изиды, совершенно неожиданно для всего курса вдруг встала и заявила, что "мы не намерены слушать и обсуждать весь этот бред, который вы нам вешаете на уши, Изида Федоровна"... 

Насчет "бреда" она нисколько не преувеличила, но это было неприкрытое хамство в глаза, ставшее возможным только в новом контексте перестроечного свободомыслия. 

Все впали в шок, не только Изида. Та восприняла этот поступок старосты, как выражение общего мнения курса, и пригрозила страшной местью на сессии. Мы опечалились.
Семинары прекратились, но с ними исчезла драгоценная возможность правдами-неправдами заработать себе "автомат". Пришлось всем готовиться к экзамену. Да и как готовиться к этому предмету - это тебе не фортепиано, которое честно выучил да сыграл. У кого под угрозой оказался "красный диплом", у кого - стипендия, а у кого и учеба в консерватории. 

                                            ***
Чем ближе к экзамену, тем сильнее я ощущала мандраж.
Накануне меня, что называется, осенило: я вдруг поняла, во что я должна одеться...

Стоял жаркий июньский день. По городу вовсю летал тополиный пух, а я тащилась в консерваторию в темном шерстяном платье. Встречные прохожие поглядывали на меня с интересом.
Однако Изида просияла, увидев меня на пороге. Она даже не дослушала ответа по билету. Все прошло, как по маслу.
- Хорошая девочка. Вы все поняли, - похвалила она меня и ласково протянула мне зачетку.
По-моему, она имела в виду не политэкономию...

Ольга Сквирская
Новосибирск 1990